"Певец северной деревни".
К 85-летию со дня рождения А.А. Кончица
Анатолий Кончиц – певец северной деревни. Фамилия для Русского Севера необычная. Характерная для Белоруссии. В классе средней школы, где учился Анатолий, было еще три ученика – его однофамильцы. Кончиц – это фамилия отца писателя, Александра Евтихиевича, уроженца белорусской деревушки Лапичи. Кончицами называли крестьян, живущих на краю деревни. А мама его, Мария Ивановна Швецова, любимые дед и бабушка – уроженцы деревни Пестово. Это самый север Кировской области. До революции эти дальние деревни относились к архангельской губернии. Если добираться от Кирова или от Котласа, нужно выйти на станции Луза. Луза – ничем не примечательный советский городок. Далее надо ехать на автобусе до чудного старинного города Лальска, с удивительным по красоте храмовым комплексом, а потом на тряском автобусе 25 километров до почтового отделения в деревне Старческая. А там уже совсем недалеко до любимого Пестова. Как радостно сжимается сердце Анатолия. Вот показался храм у погоста (по местному «повоста»). Стрельчатые готические окна, белый камень (откуда он?). строгий силуэт.
В эпоху богоборческой власти в храме – механизаторская мастерская. Грязная, ржавая техника, крепкий мат – вместо прихожан. А вокруг потрясающие красоты таежного леса, медовый пьянящий воздух, еще не обмелевшая, не испоганенная река Луза – приток Северной Двины.
Еще не сгорел отчий дом. На чердаке целомудренные сельские игрушки – отполированные бараньи косточки, деревянный грузовичок.
Здесь не было крепостного права. Крепкие крестьянские хозяйства, трудолюбивые богобоязненные крестьяне, непьющие.
И кругом такая невообразимая красота северной Руси. А имена певучие: Параскева, Лидия, Сергий. Дедушка – седобородый молчаливый гигант без одной руки. Все делал одной натруженной рукой, даже плел лапти, а бабушка Параскева – низенькая, хлопочущая, ворчащая на деда, с рассвета и до вечера в суете крестьянских забот и нескончаемых дел.
С какой любовью эта семейная пара выписана Анатолием, как общается с нами, читателями, со страниц «Васькиных вечеров», «Снова в деревне» и т.д. Мама, Мария Ивановна, учительница младших классов. В тяжелые военные годы, когда все молодые деревенские жители были на фронте, школа жила своей трудной, но насыщенной жизнью.
А сейчас в старой школе всего один ученик. Большие деревни опустели. Автобус уже не кряхтит по холмистой дороге, отменен, накладно. Добирайся, как можешь. И так же удивительная неповторимая северная красота. И сердце Анатолия принадлежит этому родному краю, как сердце Шопена родной земле. И натура его целомудренная, чистая, не пропитавшаяся цинизмом большого холодного города. Часто он вводил в недоумение своих московских друзей, уже в меру циничных растиньяков.
Первые литературные опыты. Стеснительный студент потянулся к группе пишущих однокурсников по институту культуры. Безусловным лидером был Александр Лайко. Лидер, уводящий свою паству в дебри настоящей литературы. Рядом друг – тоже пишущий – начинающий поэт Вениамин Бутенко. Непростая жизнь студенческого общежития скрашивалась любовью к высокому, когда полуголодное существование просто не замечалось. Только писать, писать в стол, не надеясь, что будет напечатана хотя бы строчка. Страстное желание самовыражения. Исписывались десятки тетрадей. И и любимый северный край казался Меккой: там все гармонично, там кроется какой-то истинный смысл жизни. Упорно, не сдаваясь, писал и писал. И в школьных тетрадях обрели новую жизнь и старики, и юные жители Пестово.
Еще в студенческие годы Анатолий женился. После окончания института культуры уехал на полгода на Сахалин. Но экзотическая природа Дальнего Востока не перебила ностальгии по Северу, наоборот, еще больше разожгла тоску по родине. Жена Анатолия еще училась в институте. Еще должна была защитить диплом. Родился первенец, и, когда малышу было три месяца, Анатолий поступил в Литературный институт. Рядом опять был верный друг – В. Бутенко. Герценовский особняк в Москве. Семинар Владимира Лидина. Чуткое отношение Владимира германовича к пишущей братии, профессиональные, подробные разборы написанного. И споры,споры, споры. Первый рассказ, прочитанный по радио. Герой рассказа – зачуханный, придавленный большим чужим городом приезжий. Осень. скосили чахлую городскую траву. Но запах этой жалкой скошенной травы пробуждает в этом нелепом, не прижившемся здесь, маленьком человеке забытую сладость той пахучей деревенской травы детства. Это корявый пересказ того рассказа.
Тяжелые годы непризнания. Холодные отписки штатных рецензеров. Сейчас появилось ёмкое слово «неформат». Оно как бы перекочевало оттуда, из тех времен. Правда, сейчас деньги решают многое, и графоманы могут печатать за свой счет свои бессмертные опусы.
Работа сторожем, и опять горы исписанных тетрадей. И как солдат на оловянной кружке отмечает оставшиеся дни до воли, так и Анатолий отмечает каждый прожитый день, приближающий его к заветному лету, к поездке на свою любимую родину. Лето, вожделенное лето. Там, с удочкой, срезанной тут же, червяками, добытыми за амбаром, Анатолий спешит к реке. Там оживали образы сплавщиков леса, сначала в сердце, потом на страницах выстраданных рассказов. Вся любовь к Северу выплеснулась в них.
Появились первые книги, но и Белоруссии, где прошли школьные годы, посвящен цикл рассказов.
Тяжелые перестроечные годы, рассыпан набор грустной гротескной фантастики «Переписчик бумаг», а ведь уже заказаны были иллюстрации художнику, уже отпечатаны в типографии гранки и пустота. Тяжело он пережил гибель своего детища. Опять ушел в сторожа. Подкралась смертельная болезнь. Анатолий пишет повести в жанре черной фантастики: «В плену у таракана», «Гиелуп 131-й», когда ему уже было совсем плохо, он решил перебить «клин клином» и уехать на лето в свою северную колыбель. Не помогло.
В больнице его навещали только самые близкие друзья: Юрий Зализняк, верный друг еще по школьной жизни, сам на костылях из-за врачебной ошибки, поэты Геннадий Георгиев и Вениамин Бутенко. Александр Лайко эмигрировал, но способствовал напечатанию последней повести «В плену у таракана» в Германии.
А московских растиньяков не было замечено ни во время смертельной болезни, ни после его кончины. И только в сердцах благодарных земляков не угасла любовь к поэтичнейшему гимну родному краю. Посмертно присуждено его имя маленькой сельской библиотеке, что у храма, «на повосте».
P.S. А в день ухода его из жизни: мы собираемся на Введенском кладбище в Москве, верные друзья его – Дмитрий Корсаков, Владимир Кожемякин, Вениамин Бутенко, вдова и сыновья. На холщевой скатерти появляется рыбный пирог, собственноручно приготовленный Кожемякиным (так его пекла бабушка Параскева) и звучат задушевные слова друзей. И он снова с нами.
P. P. S. Александр Лайко, ныне живущий в Германии, учился с А. Кончицем в Библиотечном институте. Он был духовным поводырем пишущей студенческой братии. Хочется привести его стихотворение из последнего поэтического сборника «Брошенная деревня», как бы отражающее судьбу родной деревни А. Кончица – Пестово.
Брошенная деревня
Испуг рождала тишина
средь разнотравья, зноя, лета…
Во сне так, убегая сна, еще не знаешь,
явь ли это -
Звезда падучая, комета
пересекает небосвод:
Чужая жизнь, прервавшись где-то,
тебе покоя не дает.
Но это явь: изба, стена, смола,
светилом разогрета:
Черны глазницы – два окна,
подкова на двери – примета
Удачи, но другая мета мрачила
здесь за родом род –
Народ, отпавший от Завета,
тебе покоя не дает.
Беда больней обнажена
в лучах полуденного света –
Деревня мертвая страшна –
чугун, костыль, рядно, газета,
А там над крышей сельсовета –
флаг, осеняющий исход…
И кукла с вышивкою «Света»
тебе покоя не дает.
И ни ответа, ни привета,
ишь тройки бешенный разбег,
Созданье мрачного поэта
тебе покоя не дает.
И.В. Кумановская
(статья из альманаха «Герценка: Вятские записки», выпуск 17)
