О Валентине Ивановиче Нечаеве

   Воспоминаниями о Валентине Ивановиче Нечаеве, заслуженном учителе школы РСФСР делится его ученик, а ныне доктор философии в области лингвистики, лектор кафедры «Русский язык и культура» университета г. Тампере, Финляндия Александр Васильевич Зеленин.

    Валентин Иванович Нечаев… Это имя вызывает во мне самые тёплые чувства и воспоминания. Между нами – большая возрастная дистанция в 30 лет, но до последнего дня жизни Валентина Ивановича я считал (и считаю до сих пор) его своим Другом. И «виной» этой дружбе – он сам, его внутренний духовный мир, его убежденность в своих взглядах, его образованность и широта взглядов, его богатый поэтический мир… Многое нас связывало и связывает. И многим я ему обязан и во многом ему благодарен. В первую очередь за то, что я стал филологом. Выбор профессии всегда очень важный и ответственный период в жизни молодого человека, стоящего на пороге жизни и слегка испуганно осматривающего по сторонам: позади – школа, а что впереди? Это та точка отсчета, которая важна для каждого человека с психологической точки зрения как стартовая позиция в жизни; это сродни стартовой точке спортсмена в беговой дистанции – сила толчка, умение сконцентрироваться, умение распределить свои силы, умение видеть конечную точку дистанции, которую нужно преодолеть. Этому не учат (или, по крайней мере, тогда не учили) на специальных уроках в школе, но эти «знания», формируемые у человека интуитивно, подсознательно, основываются всегда или на поведении родителей, окружающих, но бо́льшей, даже определяющей мере – на примере школьных учителей.

    Как сейчас, вижу статного, с красивой шевелюрой, с густыми кустистыми бровями, слегка насупленным и внимательным взглядом этого красавца-великана (именно таким он нам, школьникам, и казался). Он не шел по коридору школы или по улице – он шествовал: прямо держал спину, не горбился, открыто и широко смотрел вперед. Сама походка выделяла его из многих десятков, сотен людей. Ведь походка – это не только передвижение в пространстве, в походке проявляется и самопонимание человека в этом мире, и самоуважение человека к себе и окружающим, и твёрдая позиция в окружающем мире.

   Он был виден издалека, его побаивались… Когда он шел по коридору школы, где учились первоклашки – буйные, весёлые, с безудержной энергией, растрачивающие её на коротких переменах, − все разом затихали и быстренько садились на стулья: нет-нет, мы ничего… мы послушные… Но если какие-то расшалившиеся и не заметившие приближающегося директора (только так мы его и называли) продолжали барахтаться, Валентин Иванович подходил мягко, брал за плечи, наклонялся, говорил несколько слов, и дети послушно расходились.

    В школе было две «грозы»: первая «гроза» − завуч Глафира Сергеевна Притчина. Именно к ней сначала отправляли на беседу ученика (плохая успеваемость, пропуски уроков). Как правило, это помогало… О чём был разговор «Глафиры» с учеником – мне неведомо, но чаще всего что-то происходило в сознании ребенка. Ну а уж если и «Глафира» ничего не могла сделать – тогда один путь «на эшафот»: к директору…

   Валентин Иванович «подхватил» нас, уже учеников 9-ых классов, на уроках литературы. Это были особые уроки. Разница между 8 и 9 классами были разительная! В 8 классе нашим первейшим помощником был учебник литературы, а в 9 классе учебника не было!.. Представьте наше отчаяние и недоумение, когда на первом уроке литературы в 9 классе Валентин Иванович заявляет: вы теперь люди взрослые, пора начать учиться по-взрослому… (Это как, по-взрослому? – недоумевали мы. ¬– Мы ведь уже в 9 классе! Мы и так уже совсем взрослые! Он что − нас взрослыми не считает?). Но что такое «учиться по-взрослому» было у Нечаева? А это было: успевать записывать рукой конспекты урока (учебника-то ведь нет!), думать о текстах, размышлять и связывать далекое прошлое (для учеников всё, что было 5-10 лет назад, – уже далекое прошлое, не говоря уже о времени Толстого, Достоевского, Горького…) с настоящим. Нечаев ненавязчиво учил нас: литература – это только выцветший чёрно-белый литературный фотоснимок прошлой эпохи, в тексте мы можем (и должны) вы́читать современное содержание: не случайно ведь она называется «классической», а классическое – это значит отражение чего-то вечного… Валентин Иванович пытался нас приблизить к мыслям классиков и вызвать в наших головах и душах отклик на проблемы, волновавшие писателей в их эпохи. Вот, например, урок по поэзии Демьяна Бедного, одного из пролетарских писателей послереволюционной поры… Валентин Иванович показал нам суть той эпохи в нескольких словах: «Представьте ту эпоху…. Революционер… Большевик… Куртка – кожаная…. Кобура револьвера – тоже кожаная…» (вы подумаете: а что же тут особенного?). А особенным было то, что Валентин Иванович произнес слово «кожаный» не полным стилем произношения, а сокращённо, редуцированно, с очень коротким звуком [а], даже скорее похожим на быстрое [э]: куртка − кож[эн]ая, кобура – тоже кож[эн]ая…. И всё!.. Так просто и – так сложно! Мастер! Педагог! В моей памяти на всю жизнь остался этот словесно-визуальный образ, так ярко, театрально, жестами, мимикой нарисованный нашим прекрасным учителем. Этот метод психологического растолковывания литературных образом, эпохи, людей и идей я, тогда ещё не понимая сути метода, потом, будучи уже преподавателем университета, реконструировал в своём сознании и активно использую до сих пор в преподавании. Метод – работает!

    Школа закончена… Что делать дальше? И в этот трудный «момент истины» поддержку я нашел у Валентина Ивановича и его жены Зои Андреяновны. Смущаясь, краснея, бледнея, я напросился к нему в гости и рассказал о своих планах: куда идти учиться – или в Кировский пединститут или в Сыктывкарский университет? Я тогда и разницу между эти ми типами учебных заведений слабо понимал, только чутьем угадывал, что слово «университет» звучит как-то весомее и солиднее… Валентин Иванович и Зоя Андреяновна, пригласив меня пройти, повели меня… на кухню! На кухню поить чаем с земляничным вареньем! (Никогда в жизни не забуду вкус этого варенья, сваренного Зоей Андреяновной, великой учительницей, напрямую повлиявшей на всю мою профессиональную жизнь, и кулинарной кудесницей). Вот так, неспешно, спокойно, рассуждая об «учебных материях», мы и вели наш разговор. Я вышел от Нечаевых окрылённым: они дали добро! Оценки у тебя, Саша, хорошие, почему бы не попытаться поступить в университет?.. не боги горшки обжигают!

     Вот так и началась моя, аж в 1980 году, дружба с Валентином Ивановичем и Зоей Андреяновной уже не просто как выпускника славной школы номер 2, чем я горжусь до сих пор, а уже как возможного коллеги-учителя. И планы у меня были вполне конкретные: вернуться в Лузу и стать учителем русского языка и литературы именно в родной школе номер 2. (До сих пор я, произнося эту фразу «школа номер два», смакую её на языке, и в голове проносится ворох сладостных воспоминаний: соревнования по лыжным гонкам? кто победил? – ну чего же задавать глупые и неуместные вопросы: конечно, школа номер два! В какой школе района больше медалистов? – вопрос некорректен: в школе номер два!). Спасибо, родная школа! Ты дала мне не только профессию, но ты сформировала во мне важные социально-психологические и личностные, гражданские качества гордости за школу, за район, за город, за ЛПК…

   Мы переписывались с Валентином Ивановичем долгие-долгие годы. Письма наши были традиционные: бумажные, большие, развёрнутые, письма-размышления (о жизни, о педагогике, о лузской топонимике (названии населенных пунктов), о роли учителя и педагога в формировании личности ученика; это было особенно интересно: в России произошел слом государственного строя, сама страна СССР перестала существовать, я уже много лет жил в Финляндии и знал здешнюю педагогику не понаслышке и сравнивал модели педагогики и учительские приёмы – все эти темы и многие другие живо интересовали Валентина Ивановича).

     Когда мы бывали в Лузе (всей семьёй или я бывал с детьми), мы обязательно заходили в гости к хлебосольным Нечаевым, где стол чисто по-русски ломился от яств… Но главное – опять бесконечные русские разговоры о смысле жизни, о целях, идеях, о пережитом и будущем… Я был горд и счастлив, что мой учитель уже в преклонном возрасте обладал ясностью ума, свежим, но умудрённым взглядом на мир, помнил бесчисленное число историй и фактов. Он был как энциклопедия советской жизни!

    В этом ореоле ума, педагогического мастерства, юмора, поэтического таланта, хлебосольного гостеприимства Валентин Иванович Нечаев остался (и останется навсегда) в моей памяти.

А.Зеленин